Советский новогодний стол был альтернативной реальностью, которая отличалась от ежедневной действительности, как теневые картинки из платоновской пещеры отличаются от объёмных и полноцветных образов мира.
Кажется, не у одного меня - записного маргинала, но и в обществе в целом существенно понизился градус ожиданий, связанных с Новым годом. До него остаётся всего ничего, а атмосфера не то чтобы наэлектризованная. Обыкновенная атмосфера, в пределах нормы.
Нема того, што раньш было. Было же так, что ещё за месяц до наступления сакраментального (sic!) момента всё вокруг начинало жить его предвкушением. Атмосфера подрагивала и трепетала. Привычное течение жизни нарушалось приступами беспричинной радости, пароксизмами мечтательности и прочими пограничными состояниями.
Двоечник и хулиган Дубинушкин вдруг выучивал урок на пятёрку и по дороге из школы помогал дворовой малышне слепить снеговика, на лице хмурого слесаря шестого разряда Бамбизы блуждали улыбки и пробегали думы, бюрократ Мордасов выходил на мороз в коверкотовым пальто нараспашку и пыжиковой шапке набекрень, щёлкал пальцами, что-то насвистывал и весело болтал пухлым портфелем, вредная старуха Трахтенберг угостила соседскую девочку сахарными петушками на палочках, а вахтёрша Клавдия Петровна не стала орать, когда Гаврилов наследил сапогами, вместо этого добродушно ему попеняв: опять ты, милок, нахулиганил.
Одним словом, удивительные вещи происходили. Каковых сейчас не наблюдается.
А всё почему?
Объяснение первое, вульгарно-материалистическое: советский новогодний стол был альтернативной реальностью, которая отличалась от ежедневной действительности, как теневые картинки из платоновской пещеры отличаются от объёмных и полноцветных образов мира. Многие блюда и продукты, появлявшиеся на нём, появлялись в жизни простого советского сверхчеловека только раз в году. А бутерброды с чёрной икрой я, например, вообще попробовал всего однажды - именно за советским новогодним столом.
До сих пор этот стол помню. Мясо по-французски. Карп запечёный. Помидоры, фаршированные яйцами. Яйца, фаршированные грибами. Колбаса сухая. Полендвица. Пирог «Чёрный принц». Пирог песочный с вишней. Торт «Птичье молоко». Конфеты «Грильяж в шоколаде». Мандарины. Хурма. Гранаты. Глазированные сырки!
Где вы сейчас найдёте ребёнка, способного обомлеть от вкуса глазированных сырков? Ну, ребёнка, в силу его неопытности, ещё можно чем-нибудь удивить. А взрослого ничем не проймёшь. Разве что приготовить рагу из попугаев какаду, салат из лунной моркови, корня мандрагоры, папараць-кветки? Боюсь, даже это лишь слегка пощекочет его пищевые рецепторы.
Гастрономические изыски перестали содержать в себе субстанцию праздника. Не потому, что мы перепробовали всё, всего не перепробуешь, просто ценность еды как таковой сильно девальвировалась. Сохранили способность искренне радоваться ей только те, кто строго соблюдает посты.
Объяснение второе, социо-философское: видимо, советский Новый год всё-таки не был «торжеством цикличности». Скорее наоборот - он оставался единственной «щелью между мирами», «точкой бифуркации» в отрегулированном и предсказуемом советском мироздании. Таил в себе надежду на то, что коммунизм может вдруг, чудом настать.
«Теперь жди любого блага. Тут тебе и звёзды полетят к нам, и товарищи оттуда спустятся, и птицы могут заговорить, как ожившие дети, — коммунизм дело не шуточное, он же светопредставление».
На индивидуальном уровне это могло переживаться как возможность нечаянной перемены участи (все остальные 364 дня в году действительности полагалось протекать «как положено» и без сбоев) - этот момент отражён в рязановской «Иронии судьбы».
Понятно, что и это ушло. У общества не стало единого временного пространства, организованного по строгим законам, обязательным для всех. В отличие от политической сферы, временное пространство по-настоящему плюрализировалось. Теперь Эра Водолея для каждого может наступить в свой день. В любое время.
Именно поэтому ожидание Нового года перестало быть «культурной доминантой».
izrus.co.il