Серый тусклый вечер серого тусклого дня. Темно. Мокро. Низкие тучи почти ложатся на крыши домов. Глупый одинокий щенок карабкается по ступенькам на чердак. Он просовывает удивленную мордочку в дверь, которую кто-то оставил открытой и разглядывает пыльные чердачные внутренности. Обходит какие-то сломанные двери и витки проводов. Чихает. Из разбитого окошка тянет влажным воздухом. Старая чердачная кошка щурит на него глаза и перестает облизывать лапу. Она подходит к нему и делает пару кругов. Щенок усаживается и с немым восхищением смотрит на диковинного зверя. Кошка взмахивает хвостом и выходит в окошко. Щенок, помедлив, вылезает за ней. Мокрая гремящая жесть скользит под лапами. Щенок предательски сползает к краю крыши. Кошка наблюдает. У щенка кружится голова. Коготки цокают по металлу. Страшно. Щенок повизгивает и смотрит на странного зверя. В ночном воздухе чайка взгрохатывает крыльями и падает вниз. Щенок закрывает глаза и сидит так, пока сердце загнанно бьется в ушах. Открывает глаза. Кошка уходит вдаль по гребню крыши. Щенок, перемазанный в чердачной пыли, медленно спускается по лестнице. Ступенька за ступенькой. Дверь квартиры приоткрыта. Кто-то стоит на площадке, перевесившись через перила и кричит: "Ну что, он там?.." Снизу что-то неразборчиво отвечают. Щенок входит в полосу света и зажмуривается. Его хватают на руки и задают сотню вопросов. Кричат вниз. Слегка шлепают. Несут мыться и чиститься. Потом он долго лежит на коврике в темноте и не может уснуть. Рядом лежат пожеванный медвежонок и мячик. Ткнуть мячик носом. Утащить медвежонка с собой. Все не то. Не так. Неправильно. А потом щенок засыпает. И ему снятся сны, от которых он повизгивает и дрыгает лапками. Сны про чердачную кошку, про мокрую скользкую крышу и птицу, которая упала.
Ева Орловская
Последний раз редактировалось Raduga; 28.07.2009 в 23:06.
В дверь позвонили. Вилка, выпущенная из рук, упала на пол. Не успела она обрадоваться, что придет женщина, как отлетела под шкаф - ее туда случайно запнули, пока бежали открывать двери. Вилка страшно растерялась. Она еще ни разу не была под шкафом. Да еще и не увидела, кто пришел. Почему-то это расстраивало ее больше всего.
Под шкафом было темно и совсем ничего не происходило. Это было совсем непохоже на ящик со столовыми приборами, в котором лежали острозубые вилки, щеголеватые ножи и блестящие ложки. В ящике всегда было шумно. Все смеялись, шутили, строили друг другу глазки и успокаивались только далеко заполночь. Под шкафом было тихо. Там лежали маленькие комочки пыли и иногда боком пробегал маленький паучок. Он прятался за дальней ножкой шкафа и выглядывал оттуда, страшно тараща глазки.
Вилка провела под шкафом два дня. На душе у нее было тихо. А на третий день под шкаф просунулся нос пылесоса и вилка радостно звякнула об насадку. Ее вытащили, повертели в руках, похмыкали и бросили в раковину. Потом вилку вымыли горячей водой, сунули в сушилку, а потом и в ящик. Сказать, что вилка была рада - ничего не сказать. Она рассказывала о случившемся с ней, хихикала и сплетничала, пока язык у нее не начал заплетаться. Потом в ящике все затихли и заснули. И только вилке снилось, что она под шкафом и паучок пробегает, боязливо на нее поглядывая. А потом они с паучком даже подружились. Во сне.
Жил-был сон. Добрый, веселый, разноцветный. Когда наплывала ночь, приходило время спать, сон забирался под подушки к маленьким и взрослым. И не только к ним. Сон проскальзывал под подстилки к ласковым кошкам и даже самым сердитым собакам. Заберется сон под
подушку или подстилку и начинает рассказывать разные интересные приятные истории.
Добрый сон знал множество забавных сказок и историй. Например, мамам сон рассказывал о том, что их дочки получали пятерки по рисованию, или о том, что пирожки в последнее воскресенье очень удались.
Девочкам сон дарил сказку о том, что все на свете воробьи и вороны превратились в прекрасных жар-птиц. Это было слишком ярко, но очень красиво. Веселым котятам добрый сон напоминал о том, как весело играть с бумажным бантиком, а щенятам — о вкусной косточке.
Просто невозможно вспомнить все, что знал добрый сон. Добрый сон рассказывал о заснеженных сказочных зимних деревьях, о зеленой-пре-зеленой летней траве, о ледяных сосульках, о красной землянике, а еще о веселых играх и красивых куклах.
Добрый сон, наверное, потому и был добрым и веселым, что постоянно рассказывал о приятных вещах.
Ночью все спят, а потому забот у доброго сна хватало: одному успел присниться, другому, здесь успей, там не опоздай.
А если опоздает добрый сон? Тогда — беда: его опередит сон злой. Злой, грустный сон не рассказывал веселых, добрых сказок. Все его истории были печальными или даже страшноватыми.
Например, про бабу-ягу, или про ангину, или про то, как поссорились лучшие друзья. После такого сна обязательно болит голова, плакать хочется. Потому добрый сон всегда старался прошмыгнуть под подушку раньше злого. Добрый сон всегда старался защитить нас от сна злого.
Но как ни торопился добрый сон, не каждый раз удавалось ему уберечь всех от сна злого. И тогда вот что придумал добрый сон.
— Я поговорю со злым сном. Я попрошу его не рассказывать никому своих страшных, печальных сказок,— решил добрый сон.
И вот в стране Сказок, у волшебного озера, возле елки смешинок и грустинок, встретились два сна — добрый и злой. Поговорить встретились.
— Послушай, злой сон! Зачем ты злой? Ты что молчишь? Ответь, злой сон.
А он молчит.
— Ты злишься и потому рассказываешь грустные и страшные сказки? А он молчит. И вздыхает.
— Ты что молчишь?— удивляется добрый сон.— И что вздыхаешь? А? А он вздыхает грустно-грустно.
— Послушай!— спохватился добрый сон.— Может, ты вовсе не злой? Может, ты просто грустный оттого, что не знаешь ни одной доброй сказки?
Снова вздохнул сон, тот, что то ли злой, то ли грустный. Вздохнул, но на этот раз будто с облегчением.
— Добрый сон!— сказал он.— Ах, добрый сон! Мне так грустно-прегрустно... Я очень не хочу быть злым. Но дело в том... В том дело. Я думаю, ты не поверишь, но я правда не знаю ни одной доброй сказки. Потому и рассказываю злые. Ведь я же сон, мне положено что-нибудь рассказывать.
— Неужели?! Неужели ты не знаешь ни одной доброй сказки?! Ведь их так много.
— Не знаю... Ни одной...
— Как же это вышло так, бедный грустный сон?
— Не помню...
— Что же мне с тобой делать?— совсем растерялся добрый сон.
— Не знаю...
В это время волшебная елка, под которой разговаривали сны, елка смешинок и грустинок, зашуршала своими иголками-хвоинками. Сны прислушались. Тогда елка уронила одну иголочку, потом еще одну, потом еще, и еще, и еще... Падали зеленые иголки и превращались в яркие разноцветные листы с веселыми картинками. Листочки легли один на Другой, а две последние упавшие елкины иголки превратились в замечательную зеленую обложку, и получилась книжка «ДОБРЫЕ СКАЗКИ» — вот что было написано на обложке.
— Елка! — обрадовался добрый сон.— Милая елка, ты замечательно придумала. Пусть грустный сон читает добрые сказки, тогда он перестанет быть злым. Перестанешь?
— Перестану,— согласился второй сон. С тех пор, перед тем как присниться кому-нибудь, он читает одну из добрых сказок. Прочитал уже почти всю книжку.
Некоторые сказки знает наизусть и рассказывает по многу раз. Но иногда, по старой, злой привычке, он забывается и рассказывает печальные сказки. Реже, все реже и реже так получается. Ведь он уже не злой, а наполовину добрый. Не грустный, а наполовину веселый.
Скоро сон дочитает подаренную волшебной елкой книжку добрых сказок и станет обыкновенным добрым, веселым сном.
Подождем.
Наталья Абрамцева
Жил-был кактус. Он жил на подоконнике в красивом горшке. Раз в год кактус расцветал. Один-единственный раз в году на макушке у него распускался один-единственный цветок. Прекрасный! Красно- бело- желто- розовый со множеством лепестков!
Весь остальной год у кактуса были иголки — вся головка в иголочках. Вместе с кактусом жили взрослые люди, маленькие дети, и еще жил-был веселый котенок.
Котенок очень уважал кактус. А все почему? А потому, что у него, у котенка, никогда, ну ни разу в жизни, не расцветал на макушке такой замечательный цветок, как у кактуса. Даже самая простая ромашка не распускалась на макушке котенка. А ему так хотелось! Но ничего не поделаешь — придется любоваться чужими цветами. Самое интересное, «то котенок знал о цветах кактуса только по рассказам взрослых. А сам пока не видел. Ведь он маленький. И вот, когда наконец распустился необыкновенный цветок, котенку очень захотелось не только рассмотреть его, но и понюхать.
Котенок осторожно прыгнул на подоконник, подошел к цветущему кактусу, восхищенно захлопал зелеными глазами.
— Какой! Красивый! У вас! Цветок!— почти задохнулся котенок от восторга.
— Да,— серьезно ответил кактус. Кактусы всегда серьезны.— Да, котенок, ты прав.
— А можно,— робко спросил котенок,— я понюхаю ваш цветок? Раз он такой красивый, наверное, он очень ароматный.
Кактус не стал объяснять котенку, что его цветы никогда не пахнут. Котенок зажмурился, вытянул шейку, потянулся к цветку и... вдруг отпрыгнул в самый угол подоконника, к стеклу прижался.
— Ой, ой! Нос уколол! Вы что же когти не убираете?
— Когти?— удивился кактус.— Какие когти?
— Ну те, что на вас растут. Я же свои убираю.— Котенок показал мягкую лапку.— Вот! А могу выпустить. Вот так. Ну я же прячу! А вы царапаетесь! Зачем?
— Ах, вот ты о чем,— отозвался кактус,— это не когти, это иглы.
— Не важно, когти или иглы! Важно, они колются!!! Ну так почему же вы не убираете их?
— Иглы — это вещь нужная. Тебе же бывают нужны твои когти?
— Мне когти нужны,— ответил котенок,— на всякий случай. Я могу выпустить когти и царапаться, если, например, придет волк. Или кто-то еще злой. И потом, когти мне нужны для того, чтобы лазить по деревьям. Я же все-таки котенок. А вы просто царапаетесь. Непонятно, почему царапаетесь?
— Понятно. Очень понятно,— ответил кактус,— царапаюсь, потому что колючий.
— Так зачем? Зачем же вы колючий? Я никак не понимаю? Может быть, вы цветок охраняете?
— Нет, не охраняю. Я всегда колючий. И без цветка. Так лучше.
— Лучше?!— возмутился котенок.— Я вот нос уколол. Что в этом хорошего?
— Я, знаешь ли, не хотел тебя колоть,— равнодушно ответил кактус,— случайно вышло.
— Нет, не случайно, а потому, что вы колючий.
— Ну да,— согласился кактус,— я колючий. Я не злой. Я просто привык быть колючим. Привык, и все. Понимаешь? Понимаешь, я спрашиваю? Ну, что ты молчишь?— почему-то растерялся кактус.— Ладно. Подойди поближе. Посмотри цветок. Может, вдруг да и не уколешься.
— Спасибо,— грустно ответил котенок,— я отсюда хорошо вижу. У вас очень, очень, очень красивый цветок. Просто необыкновенный. Но я лучше пойду. С вами как-то... как-то не так с вами.
Котенок мягко спрыгнул с подоконника. Посидел, погрустил о чем-то. Посмотрел на свою лапку со спрятанными коготками. И решил, что ни за что не согласился бы быть таким колючим-царапучим, как этот кактус. Царапучим просто так. Колючим по привычке. Ни за что бы не согласился! Даже за самый красивый цветок.
Жила-была хозяйка. Добрая, ласковая хозяюшка. Хлопотливая, аккуратная. Все кастрюльки, сковородки блестели у нее, как зеркальные. Скатерти были как ни у кого чистыми и накрахмаленными. А полотенца такими свежими и наглаженными, что, казалось, готовы были взлететь.
Если на одной из ее многочисленных белоснежных салфеток появлялось какое-нибудь крохотное пятнышко, хозяйка приходила просто в ужас. Она замачивала и кипятила салфетку с разными порошками, отбеливала, стирала, полоскала ее с таким усердием, что каким бы упрямым ни было пятнышко, оно исчезало навсегда. Рассказы о замечательной хозяйке разбежались далеко-далеко.
Однажды вечером хозяйка услышала странный звук: будто кто-то царапается к ней в дверь. Открыла — и видит: сидит огромный-преогромный, косматый-прекосматый пес. И такой уж черный, что представить трудно. Сидит эта зверюга и плачет. Так горько плакала огромная собака, что хозяюшка даже не испугалась ее.
— Что с тобой,— говорит,— собаченька, случилось? Почему ты плачешь?
— Дразнятся все,— всхлипывает пес,— и люди, и собаки, и даже кошки!
— Дразнятся? Почему же?
— Да, понимаете, у меня хозяин веселый... Очень уж веселый, не подумал и назвал меня... Стыдно сказать... Снежком назвал... Хозяйка всплеснула руками и охнула.
— А какой я Снежок?— продолжал пес, встряхивая длинными черными космами.— Я слышал, вы хозяйка необыкновенная. Все-все можете. И отбелить, и отстирать все на свете умеете. Может быть, вы... согласились бы...— совсем застеснялся пес,— меня Снежком настоящим сделать?— Он осторожно посмотрел на хозяйку.
— Да я...— запиналась хозяюшка,— я никогда не стирала собак.
— А может быть, все-таки попробуете?— Косматый черный пес умоляюще смотрел и подвывал.
— Ну что ж, заходи. Посмотрим, что с тобой можно сделать. Снежок нерешительно вздохнул и, осторожно ступая, вошел в квартиру. Чистота... Порядок... Светло и уютно. Еще чернее кажется черный
Снежок.
Посмотрела на него хозяюшка и говорит:
— Ты меня прости, пожалуйста, Снежок, но, может быть, ты просто не очень часто моешься?
— Я?! Не моюсь?!— Пес даже взвизгнул от обиды.— Да я три раза в день моюсь специальным собачьим шампунем. А все черный.
— Собачий шампунь — это, конечно, хорошо. Но если ты не против, я помою тебя другими шампунями.
— Я нисколько не против. Делайте все, что нужно. А то ведь... даже кошки смеются!— снова всхлипнул пес.
И хозяйка стала его мыть. Сначала желтым шампунем, потом зеленым, потом синим, потом розовым, потом порошками «Лотос» и «Астра», потом держала в отбеливателе «Лебедь». Потом тщательно прополоскала кипяченой водой, потом водой с уксусом. А Снежок и не думал белеть.
— Придется кипятить,— решительно сказала хозяюшка.
— Да я же сварюсь!— испугался пес.
— Не волнуйся,— успокоила его хозяюшка,— не тебя, а твою шкурку кипятить буду. Шубку свою черную снимай.
— А как же я? А в чем же я?
— А ты пока надень вот это.
И хозяйка протянула Снежку халат: толстый, махровый, белый-белый в мелкие сиреневые цветочки. Снежок быстро сбросил шубку и влез в халат. Халат оказался в самый раз. Он так шел Снежку, что, казалось, пес в нем и родился.
Хозяюшка стала кипятить косматую черную шкурку. И опять напрасно. Ни один волосок не побелел. Расстроилась хозяйка:
— Не могу помочь тебе, собаченька.
Совсем загрустил Снежок. Уже хотел переодеваться в свою черную шубку-шкурку. Вдруг хозяйка задумалась о чем-то и спрашивает:
— А если ты будешь не совсем белый, а в цветочек, как этот халатик? Снежок подошел к большому зеркалу, долго рассматривал себя и остался очень доволен:
— Здо-о-орово! Просто замечательно! Нарядно-то как!! Эти вредные кошки завидовать будут! Только вот рукавов нет для задних лап.
— Ну, Снежок, это не беда.
Взяла чудо-хозяюшка ножницы, иголку, нитки. И вот уже готова чудесная махровая шкурка, белая с сиреневыми цветочками. Смотрится Снежок в зеркало — насмотреться не может.
А хозяюшка аккуратно сложила черную шкурку, положила ее в пакет и перевязала лентой.
— Захвати с собой, может быть, твой странный хозяин Угольком тебя назвать захочет.
...Так появился махровый белый пес в сиреневый цветочек. И если ты встретишь его, он обязательно расскажет тебе о чудо- хозяйке, с которой крепко подружился.
Все уснуло. В кухне совсем темно. Толстый, высокомерный, обычно мрачный и неразговорчивый Кувшин не замечает, что Чашка не одна, что рядом с ней - Ложка, и говорит:
- С тех пор как я увидел тебя, Чашка, ничего мне не мило на этой полке. Я люблю тебя, слышишь, люблю так, что не могу даже вместить в себя эту любовь...
Кувшин многого не может вместить - ведь он рассчитан только на три литра. Но любовь не меряют на литры, и поэтому признание Кувшина звучит довольно трогательно. По крайней мере, таким оно кажется Ложке - невольной свидетельнице этого разговора.
- Пойдем со мной, Чашка, - продолжает Кувшин, - я уведу тебя в сказочную страну, в страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. А если не хочешь, Чашка, мы останемся здесь и будем все равно счастливы.
«Пойдем со мной, Чашка», - говорит Кувшин, но Ложка слышит совсем другое. И кажется ей, что говорит это вовсе не Кувшин, а ее знакомый маленький Ножик.
«Пойдем со мной, Ложка, - слышится ей. - Я люблю тебя, и поэтому ты будешь всюду со мной счастлива».
И они идут, идут вдвоем в чудесную страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. Вернее, даже не идут, а летят, потому что их несет туда сказочный ковер-самолет, который люди называют подносом.
Вот, наконец, и она, эта прекрасная страна. В ней действительно стол с очень чистой скатертью, и вообще всюду такая чистота, что неряшливые пылинки в ужасе выбрасываются прямо из окна.
- Ну как, - спрашивает Ножик, когда они сходят с подноса на скатерть, - нравится тебе здесь?
- Да, очень нравится, - отвечает Ложка. Но больше всего ей нравится в эту минуту сам Ножик, который так и сияет от счастья.
И маленькая Ложка улыбается ему...
А потом, когда в кухню заглядывает рассвет, все оказывается совсем иначе. Кувшин стоит на своем месте, по-прежнему высокомерный и неразговорчивый, и полон он, как всегда, простокваши, а совсем не любви. И у Ножика очень скучный, неинтересный вид. Никак не похоже, чтобы он знал дорогу в Страну Счастья.
Но Ложка верит, что это не так.
Она ждет ночи...
ЛЮБОВЬ
Былинка полюбила Солнце...
Конечно, на взаимность ей трудно было рассчитывать: у Солнца столько всего на земле, что где ему заметить маленькую неказистую Былинку! Да и хороша пара: Былинка - и Солнце!
Но Былинка думала, что пара была б хороша, и тянулась к Солнцу изо всех сил. Она так упорно к нему тянулась, что вытянулась в высокую, стройную Акацию.
Красивая Акация, чудесная Акация - кто узнает в ней теперь прежнюю Былинку! Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная...
ТЕНЬ
Что и говорить, этот Фонарь был первым парнем на перекрестке. К нему тянулись провода, тоненькие акации весело купались в его свете, прохожие почтительно сторонились, проходя мимо него. А Фонарь ничего этого не замечал. Он смотрел вверх, перемигиваясь со звездами, которые по вечерам заглядывали к нему на огонек.
Но однажды Фонарь случайно глянул вниз, и это решило его судьбу. Внизу он увидел странную незнакомку. Одетая во все черное, она покорно лежала у ног Фонаря и, казалось, ждала, когда он обратит на нее внимание.
- Кто вы? - спросил Фонарь. - Я вас раньше никогда не видел.
- Я Тень, - ответила незнакомка.
- Тень... - в раздумье повторил Фонарь. - Не приходилось слышать. Вы, видно, не здешняя?
- Я твоя, - прошептала Тень, этим неожиданно смелым ответом кладя предел всем дальнейшим расспросам.
Фонарь смутился. Он хоть и был первым парнем на перекрестке, но не привык к таким легким победам.
И все же признание Тени было ему приятно. Приятность тут же перешла в симпатию, симпатия - в увлечение, а увлечение - в любовь. В жизни так часто бывает.
И опять-таки, как это бывает в жизни, вслед за любовью пришли заботы.
- Почему ты лежишь? - тревожно спросил Фонарь. - Тебе нездоровится?
- Нет, нет, не волнуйся, - успокоила его Тень. - Я совершенно здорова. Но я всегда буду лежать у твоих ног.
- Милая! - умилился Фонарь. - Я не стою такой любви.
- Ты яркий, - сказала Тень. - Я всегда буду с тобой. С одним тобой.
Дальнейший разговор принял характер, представляющий интерес только для собеседников.
Они встречались каждую ночь - Фонарь и его Тень - и, по всем внешним признакам, были довольны друг другом. Фонарь давно забыл о звездах и видел только свою Тень - больше его в мире ничего не интересовало. Даже закрыв глаза (а это бывало днем, потому что все фонари спят днем), он любовался своей Тенью.
Но однажды в полдень, когда Фонарю не очень спалось, он вдруг услышал голос Тени. Фонарь прислушался и вскоре сообразил, что Тень говорит с Солнцем - большим и ярким светилом, о котором Фонарь знал только понаслышке.
- Я твоя, - говорила Тень Солнцу. - Ты видишь - я у твоих ног... Я твоя...
Фонарю захотелось немедленно вмешаться, но он сдержал себя: было как-то неловко заводить разговор при постороннем Солнце. Зато вечером он выложил ей все. Ему ли, Фонарю, бояться собственной Тени!
- При чем здесь Солнце? Я не знаю никакого Солнца, - оправдывалась Тень, но Фонарь был неумолим.
- Уходи сейчас же! - заявил он. - Я не хочу тебя знать!
- Знай меня, знай! - захныкала Тень. - Я не могу от тебя уйти.
И она говорила правду: разве может Тень уйти от такого яркого Фонаря?
- Не сердись на меня! - ныла Тень. - Давай помиримся...
Фонарь покачал головой.
О, напрасно он это сделал! Он покачал головой слишком категорически и - разбился. Многие потом судачили о том, что Фонарь покончил с собой от любви. А между тем это произошло только от его принципиальности.
Вот теперь Тень не пришлось упрашивать. Что ей оставалось делать возле разбитого Фонаря? Она прицепилась к пробегавшему мимо Автобусу и - была такова.
Так и бродит Тень по свету, липнет ко всем, каждому предлагает свою дружбу. Возможно, она и за вами увяжется.
КУРИЦА
- Что ты грустишь? - спросила Курица Травинку.
- Мне нужен дождь. Без него я совсем завяну.
- А ты чего голову повесила? Тебе чего не хватает? - спросила Курица Ромашку.
- Дождь, только дождь мне нужен, - ответила Ромашка.
Интересно, кто он такой, этот дождь? Должно быть, красавец, не чета здешним петухам. Конечно, красавец, если все по нем с ума сходят!
Так подумала Курица, а потом и сама загрустила. И когда к ней подошел молодой Петух, который давно добивался ее расположения, она даже не взглянула на него. Она сидела, думала и вздыхала. Жизнь без любви - не жизнь, даже в самом лучшем курятнике.
- Что ты все квохчешь? - не выдержала Наседка. - Спала бы лучше...
- Ох, ты ничего не понимаешь, - опять вздохнула Курица. - Мне нужен дождь. Без него я совсем завяну.
Наседка только развела крыльями и опять задремала.
А наутро пошел дождь.
- Эй, хохлатка! Вон и твой долгожданный! - крикнула Наседка. - Беги скорее, пока не прошел!
Курица выскочила из курятника, но тотчас же влетела обратно.
- Да он мокрый! - кудахтала она, отряхивая крылышки. - Какой невежа, грубиян! И что в нем могли найти Травинка и Ромашка?
Когда молодой Петух подошел к ней, чтобы выразить свое сочувствие - он показался ей значительно интересней. «Это ничего, что у него немножко кривые ноги. Это даже красиво», - решила она про себя.
Через несколько дней они поженились и отправились в свадебное путешествие - через двор к дровяному сараю и обратно.
Как это было интересно! Петух оказался очень галантным кавалером и так потешно кричал «Ку-ка-ре-ку!», что Курице не приходилось скучать.
Но вот в пути новобрачные встретили Травинку и Ромашку. Курицыному удивлению не было границ, когда она увидела, что Травинка и Ромашка поднялись, посвежели - одним словом, выглядели отлично. От былой грусти не осталось и следа.
- Ну, как дождь? - спросила Курица не без ехидства.
- Хороший дождь. Такой сильный! Он недавно прошел - вы разве не встретились?
«Какое лицемерие! - подумала Курица. - Радуются они, конечно, не приходу дождя, а его уходу. Я-то знаю, чего он стоит!»
И, подхватив своего Петуха, Курица заспешила прочь: все-таки Петух был недурен собой, хоть у него и были кривые ноги.
Но ему она ничего не сказала об истории с дождем. Во-первых, она слишком любила своего Петуха, чтобы его расстраивать, а во-вторых, в глубине души, Курица рассчитывала как-нибудь, при удобном случае, еще раз выскочить под дождь. Просто из любопытства.
СКРОМНОСТЬ
- Посмотрите, как хорошо у нас в комнате, - говорит Занавеска деревьям с улицы.
- Посмотрите, как хорошо у нас на улице, - говорит она комнатной мебели.
- Мы ничего не видим, - отвечают деревья.
- Нам ничего не видно, - отвечает мебель.
- Мы видим только тебя...
- Только тебя...
- Ну что вы, - смущается Занавеска, - не такая уж я красивая...
НЕЖНОСТЬ
Лучи сыплются на Землю, как снег, но совсем иначе ее согревают.
Снег напяливал на нее шубу, кутал Землю, советовал беречься, строго соблюдать постельный режим. Что поделаешь, видно, он, Снег, имел на это право...
Лучи скользят по воздуху, почти не смея коснуться Земли. У них нет теплых шуб, у них нет мудрых советов. Им остается согревать Землю только своей нежностью...
Феликс Кривин
Последний раз редактировалось Raduga; 03.08.2009 в 21:04.
Поженились Карандаш и Резинка, свадьбу сыграли - и живут себе спокойно.
Карандаш-то остер, да Резинка мягка, уступчива. Так и ладят.
Смотрят на молодую пару знакомые, удивляются: что-то здесь не то, не так, как обычно бывает. Дружки Карандаша, перья, донимают его в мужской компании:
- Сплоховал ты, брат! Резинка тобой как хочет вертит. Ты еще и слова сказать не успеешь, а она его - насмарку. Где же твое мужское самолюбие?
А подружки Резинки, бритвы, ее донимают:
- Много воли даешь своему Карандашу. Гляди, наплачешься с ним из-за своей мягкости. Он тебе пропишет!..
Такие наставления в конце концов сделали свое дело. Карандаш, чтоб отстоять свое мужское самолюбие, стал нести всякую околесицу, а Резинка, в целях самозащиты и укрепления семьи, пошла стирать вообще все, что Карандаш ни напишет. И разошлись Карандаш и Резинка, не прожив и месяца.
Перья и бритвы очень остро переживали разлад в семье Карандаша.
Единственным утешением для них было то, что все случилось именно так, как они предсказывали.
ПРОБОЧНОЕ ВОСПИТАНИЕ
В семье Сверла радостное событие: сын родился.
Родители не налюбуются отпрыском, соседи смотрят - удивляются: вылитый отец!
И назвали сына Штопором.
Время идет, крепнет Штопор, мужает. Ему бы настоящее дело изучить, на металле себя попробовать (Сверла ведь все потомственные металлисты), да родители не дают: молод еще, пусть сперва на чем-нибудь мягоньком поучится.
Носит отец домой пробки - специальные пробки, утвержденные министерством просвещения, - и на них учится Штопор сверлильному мастерству.
Вот так и воспитывается сын Сверла - на пробках. Когда же приходит пора и пробуют дать ему чего-нибудь потверже (посверли, мол, уже научился) - куда там! Штопор и слушать не хочет! Начинает сам для себя пробки искать, к бутылкам присматриваться.
Удивляются старые Сверла; и как это их сын с дороги сбился?
ФОРТОЧКА
Любопытная, ветреная Форточка выглянула во двор («Интересно, по ком это сохнет Простыня?») и увидела такую картину.
По двору, ломая ветви деревьев и отшибая штукатурку от стен, летал большой Футбольный Мяч. Мяч был в ударе, и Форточка залюбовалась им. «Какая красота, - думала она, - какая сила!»
Форточке очень хотелось познакомиться с Мячом, но он все летал и летал, и никакие знакомства его, по-видимому, не интересовали.
Налетавшись до упаду, Мяч немного отдохнул (пока судья разнимал двух задравшихся полузащитников), а потом опять рванулся с земли и влетел прямо в опрокинутую бочку, которая здесь заменяла ворота.
Это было очень здорово, и Форточка прямо-таки содрогнулась от восторга. Она хлопала так громко, что Мяч наконец заметил ее.
Привыкший к легким победам, он небрежно подлетел к Форточке, и встреча состоялась чуточку раньше, чем успел прибежать дворник - главный судья этого состязания...
Потом все ругали Мяч и жалели Форточку, у которой таким нелепым образом была разбита жизнь.
А на следующий день Мяч опять летал по двору, и другая ветреная Форточка громко хлопала ему и с нетерпением ждала встречи.
Выключатель был маленький-маленький. К тому же - черный, и, как говорили,- плоский. Лампочка была большая-большая. К тому же - яркая и одетая в столь прекрасную и модную люстру, что нет ничего удивительного - Выключатель в нее влюбился. Ему очень нравилось, что она то вспыхивала - и тогда казалась веселой и беззаботной, то гасла - и тогда представлялась задумчивой и нежной. К тому же, у нее были такие прекрасные формы, а эта широкополая люстра - с ума сойти! В общем, Выключатель очень страдал. Лампа висела в центре комнаты, а Выключатель торчал в углу, откуда мог только вздыхать. Лампочка кокетливо подмигивала. Но быть вместе они никак не могли. Никогда.
Оконное Стекло было никакое. Его даже никто не замечал. Смотрели, казалось бы, на него, а говорили что-нибудь вроде: "Какая сегодня хорошая погода". Или: "Посмотри, какой на улице смешной щенок". А про Оконное Стекло никто никогда не говорил ничего хорошего, разве ругали иногда: "Стекло, говорили, опять грязное". Было отчего разозлиться и обидеться. К тому же, Оконное Стекло считалось далеким родственником лампочки, и судьба Лампочки всегда казалась ему более светлой.
И вот однажды Оконное Стекло сказало: "Послушай, друг Выключатель.- Выключатель и Оконное Стекло никогда не дружили, но когда говорят что-нибудь неприятное - часто лгут. - Послушай, друг Выключатель, - повторило Оконное Стекло для пущей убедительности. - Ты хоть знаешь, по кому вздыхаешь, наивный? Ты хоть знаешь, что Лампочка без тебя жить не может?"
Выключатель очень обрадовался и испугался. Так всегда бывает, когда дело касается любви.
"Ты же ее король, ее начальник, ее предводитель, - Оконное Стекло даже задрожало от волнения. Когда хочешь сделать гадость - тоже волнуешься. - Если ты захочешь - она будет светиться. Не захочешь - погаснет. Было бы твое желание - и она будет мигать каждую секунду или не гореть вовсе. Что ты страдаешь? Она - твоя слуга, подчиненная, рабыня. А ты по ней вздыхаешь, дурачок..."
От удивления Выключатель ушел в себя - выключился и тотчас погасла Лампочка.
"Что ты мне сказал? Как ты можешь так называть ее!" - вышел из себя Выключатель, и Лампочка включилась. "Ну, убедился?" - радостно задребезжало Оконное Стекло. "Это правда, ты так зависишь от меня?" - спросил Выключатель Лампочку, потому что влюбленные верят только друг другу.
"Правда, - вздохнула Лампочка и будто потускнела. - Теперь ты можешь делать со мной, что хочешь. Теперь ты понял, как я завишу от тебя, и любовь превратится в рабство".
"Вот так-то... А то вздыхают тут, спать не дают", - очень противно дзинькнуло Оконное Стекло.
"О чем ты? - улыбнулся Выключатель. - Значит, на самом деле мы не далеки друг от друга, и это все обман? Значит, мы связаны? Значит, самой судьбой уготовано нам быть вместе. Теперь мы будем жить с тобой очень счастливо: когда ты захочешь, только скажи мне - вспыхнешь ярким светом. Устанешь - будешь отдыхать. Я стану защитником твоего света. И сторожем".
"Вот дурак!" - выругалось Оконное Стекло. Так часто бывает: когда нечего сказать - ругаются.
На этом можно было бы поставить точку, но если уж быть правдивым до конца, надо добавить: Лампочка эта никогда не перегорала. Все вокруг удивлялись: как неправдоподобно долго горит эта Лампочка. Все вокруг, наверное, просто не знали: эту Лампочку любят...
Вот уже целый месяц Ёжик каждую ночь лазил на сосну и протирал звезды.
«Если я не буду протирать звезды каждый вечер — думал он — они обязательно потускнеют».
И с утра выходил на крыльцо, наламывал свежий веник, чтобы сбивать сначала со звезд пыль, и стирал тряпочку. Тряпочка у него была одна, и поэтому он каждое утро мыл ее и вешал на сосну сушить.
Покончив с приготовлениями. Ёжик обедал и ложился спать. Просыпался он, когда уже выпадала роса. Поужинав, брал тряпочку в одну лапу, а веник в другую и потихонечку, с сучка на сучок, подымался на самую верхушку сосны.
Здесь начиналось самое главное. Сначала звезды надо было обстукать веником, да так осторожно, чтобы случайно не сбить с неба. Потом веник переложить в левую лапу, а тряпочку взять в правую и протирать звезды до блеска. Работа была кропотливая, и на нее уходила вся ночь.
«А как же иначе? — ворчал Ёжик, беседуя сам с собой на верхушке сосны. — Если Медвежонок не протрет звезды, если я не протру звезды, то кто же протрет звезды?..»
Медвежонок в это время тоже сидел на верхушке сосны над своим домом, протирал звезды и думал:
«Удивительно, как это Ёжику в голову пришла такая счастливая мысль! Ведь если бы Ёжик не придумал чистить звезды, их бы давно уже никто не видел. Вон какая пыльная!..» — И он дунул на звезду и потер тряпочкой...
Медвежонок очень старался, но у него не всегда получалось, как у Ёжика. И если с неба падала звезда, все в лесу знали, что это ее нечаянно столкнул Медвежонок.
«Неужели все так быстро кончается? — подумал Ослик. — Неужели кончится лето умрет Медвежонок и наступит зима? Почему это не может быть вечно: я, лето и Медвежонок?
Лето умрет раньше всех, лето уже умирает. Лето во что-то верит. поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль — оно что-то знает. Оно знает что оно будет снова! Оно умрет совсем ненадолго, а потом снова родится. И снова умрет... Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!..»
Медвежонок зашуршал опавшей листвой.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Я?.. Лежи, лежи, — сказал Ослик.
Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождем пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:
— Правда, мы будем всегда?
— Правда.
— Правда, мы никогда не расстанемся?
— Конечно.
— Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?
— Так не может быть!
А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.
«Как же это так? — думал Ослик. — Как же это так, что какой-то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тогда, когда мы проходили под ним?..»
Прилетел Аист.
— Лучше?.. — спросил он.
Ослик покачал головой.
— Как грустно! — вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.
Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. «Я похороню его на высокой-высокой горе, — решил он, — так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, — и мы не умрем никогда...»
— Послушай, — сказал он Медвежонку, — ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.
— Как деревце?
— Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.
— А ты не забудешь?
— Что ты!
— Не забудь, — попросил Медвежонок.
Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть-чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.
Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить — это значит посадить, как деревце.
— С тобой и поразговаривать нельзя, — сказал Ёжик.
Медвежонок молчал.
— Что ж ты молчишь?
Медвежонок не ответил.
Он сидел на крылечке и горько плакал.
— Глупый ты: мы же с тобой б е с е д у е м, — сказал Ёжик.
— А кто будет Медвежонком? — всхлипывая, спросил Медвежонок.
Линейный вид
