...
Но потом он увидел реальный шанс взять власть. И снова – до боли знакомая картина, чуть не буквально совпавшая через сто с лишним лет.
Охваченные рев. энтузиазмом, волонтеры со всей Франции стекались в Париж. Но кроме действительно убежденных романтиков, в отрядах находилось и немало отребья, которым воевать не очень хотелось. Да и в самом Париже было немало того самого «народа».
Именно Робеспьер и его соратники взбаламутили массу и прямо направили ее на штурм существующей власти. Причем Макс сам прекрасно понимал, что только отряды волонтеров дают шанс революционерам, только они могут продавить якобинцев во власть («если они, федераты, удалятся отсюда, не успев спасти отечество, все погибло»). Разумеется, под спасением отечества понимался захват власти якобинцами.
В общем, бунт удался (причем сам вождь благополучно отсиживался в Разли…, тьфу, на квартире). Монарха свергли и заключили в тюрьму. Истеричная толпа ворвалась в тюрьмы и зверски убила всех находившихся там контрреволюционеров. К чести Дантона, он не участвовал в кровавой вакханалии, творившейся несколько дней в Париже. Демулен проболтался об истинной причине и цели своего участия: «этот кровавый день должен был для нас обоих кончиться нашим возвышением к власти или к виселице». Робеспьера «избрали» членом Генсовета Коммуны, а затем – первым депутатом Конвента от Парижа.
Причина бешеной популярности Робеспьера в это время, на мой взгляд, была еще и в следующем: люди в эти сентябрьские дни в некоем помрачении ума творили ужасные вещи, за которые им потом, при некотором протрезвлении, стало стыдно и мерзко. Но тут появляется человек, который говорит им: ничего, все нормально, все правильно вы сделали. Все эти мерзости – вовсе и не мерзости, вы действовали как суверены, вы только сопротивлялись тиранам и угнетателям, ваше дело – святое дело.
И те, в ком еще оставались совесть, стыд, убеждались, что совесть – это химера, верили вождю, верили в эти нелепые заклинания - потому что хотели верить.
Собрался Конвент. И теперь уже громче всех слышался там голос Робеспьера. Ибо за ним была и организация профессиональных революционеров – якобинцы, и уличная парижская толпа, и оставшаяся в Париже часть волонтеров – сволочь, которая ну никак не хотела идти на войну, а вот побузить, пограбить…
Встал вопрос: что делать с королем? Кое-кто из вменяемых и не очень революционеров, в т.ч. порядочный Дантон и даже молодой отморозок Сен-Жюст, требовали суда над Людовиком. Но Робеспьера, опьяневшего и осатаневшего от раскрывшихся перспектив, уже несло: этот юрист требовал казни короля без суда и следствия на том простом основании, что король – свергнут. Он пошел даже дальше безбашенного Сен-Жюста, который считал главным преступлением Людовика то, что Людовик был королем (хотя впоследствии это революционное соображение якобинцы взяли на вооружение, и часто единственным преступлением казненных было именно происхождение).
Однако революционеры решили, что это уже чересчур. Состоялся фарс суда. Я нисколько не сочувствую этой бесцветной и никчемной личности (и тут никуда без аналогий с последним российским императором), но назвать потоки лжи и демагогии судом ну никак нельзя.
Поскольку в Конвенте не было и не могло быть беспристрастных судей, наивные идеалисты-демократы предложили очевидную для любого сторонника народовластия вещь: передать приговор на решение народа, сиречь провести плебисцит. Советские историки пишут, якобы тем самым депутаты Конвента пытались спасти жизнь бывшему королю. Вот уж чушь-то. Да они просто пытались соблюсти хоть видимость закона, пусть революционного (т.е. – приспособленного к сиюминутным обстоятельствам), но – закона. Вряд ли депутатам была нужна жизнь этого г-на.
Но Робеспьер, Сен-Жюст, Марат не были уверенны в том, что народ правильно решит: в тех условиях трудно было манипулировать всем народом. А вот Конвентом – да запросто. Поименное голосование + небольшая толпа отморозков на улице = смертный приговор бывшему королю. Хотя даже в условиях смертельной опасности почти половина членов Конвента проголосовала против казни – перевес был в 7% (387 против 334).
В общем, казнили Людовика нашего. Популярность Робеспьера возросла до небес.
А только вот жрать почему-то было все меньше. И крестьяне – мало того, что бунтовали теперь уже против рев. власти – так еще и хлеб прятали. Восстали Вандея, Нормандия, Бретань. Войска отступали. Запуганные комиссарами Конвента офицеры и генералы либо сдавались противнику, либо просто дезертировали.
...
Для решения разного рода проблем у революционеров всех времен и народов существует один рецепт: «железной рукой загоним человечество к счастью», т.е. бешеная пропаганда и не менее бешеный террор.
Ж.П.Марат со свойственной ему безапелляционностью прямо пропечатал в своем листке: ради всеобщего счастья мне необходимо сто тысяч голов. Число, как сказано у Е.В.Тарле, в разных статьях варьируется – ну никак теоретик террора не мог вывести точное число. Ну да какая разница, десяток тыщ туда-сюда, зато потом заживем. Хорошо, нашлась женщина, зарезавшая этого упыря.
Робеспьер и его соратники указали голодной толпе пальцем на депутатов, которые портили жизнь народа. Конвент окружили восставшие, несколько десятков депутатов арестовали и казнили.
А такая чудесная была Конституция-1793. Просто шедевр демократии и свободы. Неудивительно, что на плебисците народ проголосовал за нее – 1.8 млн против 11 тыс. Хотя вот я никак не пойму, почему при населении страны около 25 млн голосовало около 2 млн. Ну женщины, само собой, даже по самому передовому закону, никаких прав не имели. Ну дети. 4/5 (из расчета 3 ребенка на женщину) долой, все равно остается около 5 млн. Что с арифметикой не сходится, ну да ладно.
Так вот Конституция – отличная вещь. Только вот действие ее откладывалось до победы мировой революции. В общем, пока Робеспьер не захочет.
Продавили «закон о подозрительных». Хватать, казнить теперь можно было всякого, кто «своим поведением или связями, речами или сочинениями проявляет себя как сторонник тирании» (читай – как противник существующего режима; не помню, додумались ли до этого большевики?). А конфискат доставался доносчикам и просто – бедным людям.
Комиссары Конвента терроризировали провинцию и армию. Вошедшие в раж ррреволюционэры уже и начали кое-где церкви разрушать: политика дехристианизации. Ввели закон о максимуме, по которому следовало казнить спекулянтов и перекупщиков. Правда, кое-где власти на местах саботировали этот закон, прекрасно понимая, что от убийства нескольких торговцев еды не прибавится, а скорее наоборот.
Но жрать по-прежнему было нечего.
Нашлись горячие головы, требовавшие окончательно все у всех отобрать и поделить. Фактически они претендовали на власть, которая была у Робеспьера и его соратников, потому с ними быстро покончили, бошки поотрубали – и все дела. Заодно Макс отодвинул от Комитета общественного спасения (это, как я понимаю, ВЧК и совнарком в одном флаконе) Дантона. Во-первых, ни к чему иметь популярного соперника, во-вторых, у Дантона еще оставалась какая-то порядочность: он не мог так запросто, без суда и следствия, отправлять на казнь во имя революции.
А Робеспьер – мог.
Наивные дантонисты после очевидного укрепления республики, достигнутого величайшим напряжением сил, жестоким террором, энтузиазмом, после побед на фронтах, после зверского усмирения восстаний («леса должны быть вырублены, притоны бунтовщиков разрушены, жатва собрана отрядами рабочих и увезена вслед за армией, а скот отобран» - и ведь все было сделано в соотв. с этими указаниями) стали требовать элементарного: восстановления действия Конституции, свободы печати, отказа от террора, образования Комитета милосердия и т.д. Возомнили…
В общем, и этих казнил Робеспьер. Именно он, персонально, отправил на эшафот своих друзей: Дантона, Демулена и еще несколько человек. Три дня шел «процесс» по обвинению в «заговоре с целью восстановления монархии» - для этих людей бредовее обвинения трудно было выдумать. Даже специально назначенные судьи колебались – доказательств-то никаких. Поступила команда из Комитета общественного спасения 4 апреля – и 5-го апреля бошки отрубили.
Чуть раньше казнили других революционеров. Те хотели больше террора и окончательно прижать деревенских . Обвинение было банальным – монархию хотят. А по сути, скорее всего, Робеспьер почувствовал в них конкурентов.
Настала полная, безраздельная диктатура одного человека – Максимилиана Мари-Изидора Робеспьера.
У меня такое впечатление, что на почве безраздельной власти крыша у этого г-на поехала окончательно. Он уже был главой всего в стране, что только возможно было в тех обстоятельствах. Захотел он быть Папой Римским. До Рима было далековато, да и католики могли возражать, гильотин на всех не хватило бы.
Тогда Макс ввел культ «верховного существа». В голубом фраке с колосьями ржи в руках он произнес речь о введении новой республиканской религии. Сам, разумеется, стал верховным жрецом (все равно что Папа Римский, ага). Тысячные толпы приветствовали нового понтифика.
Ну а для того, чтобы карать еретиков нового культа, и вообще, «для блага народа и революции» (это – само собой, без этой формулы вообще ничего не делалось) был принят закон о Рев.Трибунале.
Я не знаю, чему и как учили и учат в Сорбонне. Наверное, не так уж плохо учат, и не
самому плохому. Но интересно, в каком курсе могут изучать этот самый закон?
По закону, автором которого были Робеспьер и Кутон:
- предварительный допрос обвиняемых отменялся;
- адвокаты и любые защитники упразднялись;
- врагом народа признавался любой, на которого покажет честный гражданин.
Тут даже у горячих сторонников террора, людей, которые своими действиями отрезали себе любые пути отступления, которым при победе монархии в лучшем случае грозило повешение, возникла оторопь: если это – закон, то что же тогда беззаконие?
Возник заговор.
Просто «неподкупный» всех достал.
Кстати, насчет «неподкупности». Ну конечно, сам лично Макс такой презренной вещью, как деньги, просто не интересовался. Власть – вот вещь, которая для него затмевала все. Любопытны возражения Робеспьера на обвинения в тиранстве: «Если бы я им был, они бы ползали у моих ног, а я бы осыпал их золотом, я бы обеспечил им право совершать всяческие преступления, и они были бы благодарны мне». Но разве было не так? Разве не обеспечивал глава Комитета Общественного Спасения колоссальных возможностей для обогащения членам этого комитета? Разве не раболепствовали депутаты перед «неподкупным»? Разве не были обеспечены правом совершать всяческие преступления комиссары, коммунары и прочая рев. сволочь, достаточно было им поклясться именем Робеспьера? Только вот насчет благодарности он глубоко неправ: никогда подданные тирана, какие бы выгоды они не получали от своего холуйства, не будут благодарны хозяину.
Разумеется, никаким «контрреволюционным» этот заговор не был. Никому в голову не могло прийти отменить Конституцию, отменить права и свободы, оплаченные такой кровью. Люди просто хотели убрать обезумевшего тирана и его приспешников.
Короче, на заседании Конвента предъявили обвинение и арестовали несколько человек. Неадекватность Робеспьера проявилась и тут. «Республика погибла! Настало царство разбойников!» - подлинные слова тирана после ареста. И ведь наверняка искренне произносил.
Ну, что республика = Робеспьер для него – эти слова главного понтифика «верховного существа» уже не удивляют. Но что, оказывается, весь остальной Конвент – разбойники… Что ж он столько лет выпендривался перед этими разбойниками, с речами выступал, почести, овации и прочий фимиам принимал? Дантону, Демулену, Марии-Антуанетте не постеснялся головы отрубить, а вот этим вот разбойникам ну никак не смог.
К тому времени бардак в Париже достиг того уровня, что каждый творил, что хотел. Несколько неарестованных сторонников Робеспьера собрали толпу и освободили «неподкупного» и его компанию. Вожди решили отсидеться в здании Коммуны. Но толпа тем и отличается от организованных граждан, что не может действовать постоянно.
К ночи толпа рассеялась, граждане же, напротив, организовались и захватили здание Коммуны вместе со всеми, в нем находящимися.
Робеспьер, не моргнув глазом отправлявший тысячи людей на смерть, попытался застрелиться. Ручонка дрогнула, и «неподкупный» раздробил себе челюсть. Робеспьер-младший сиганул в окно, чего-то там себе поломал и убежать не смог. Прочие типа Сен-Жюста и Кутона молча и безропотно сдались.
Назавтра всю эту камарилью в полном соответствии с их же законом (и это было последнее применение данного закона, сразу после этого закон отменили) гильотинировали.
Кровавая вакханалия последних лет остановилась. Настал «термидор».
Конечно, среди пришедших к власти термидорианцев были коррумпированные негодяи (и немало). И народ, пожалуй, лучше жить не стал. Инфляция, спекуляции, народные восстания против голода и нищеты – все это было. Хотя деревня в целом поддержала термидорианцев хотя бы за то, что те отменили реквизиции урожая. И поддерживала все последующие власти, если те не покушались на «землю и волю».
Ну вот, в общем-то, и все о Робеспьере. Окончание его карьеры очень похоже на сказку Чуковского о тараканище. Все боялись это чудовище, но когда в течение 24х часов с ним было покончено, такое впечатление, что это была просто «жидконогая козявочка».
...
Я не исключаю некую несвязность (о ненаучности написано в начале), потому как ни разу не профессионал литератор. Полагаю, надо сделать некое резюме.
Революции не происходят потому, что некая группа людей (героев или негодяев – неважно) пожелала захватить власть. По указанной причине обычно происходят путчи, чаще всего неудачные («мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе»).
Революция должна созреть в определенных условиях, всякий раз разных. Как старый марксист, в данном случае я полностью разделяю чеканную формулу В.И.Ленина относительно революционной ситуации: «низы не хотят, верхи не могут».
И сценарий развития революции в разных странах обычно один и тот же: выдвигаются относительно умеренные требования, в процессе борьбы требования ужесточаются, прежняя власть терпит крах, в новой власти постоянно идет борьба за власть, наверху оказываются все более жесткие, беспринципные, «отвязные» личности. Затем об-во уже не в силах терпеть господство кровавых временщиков, свергает их. К власти приходят «умеренные», которые останавливают террор, но ровно ничего не могут сделать со всеобщей анархией.
И настает время великого императора.
И неважно, как он называется: лорд-протектор, первый консул или генеральный секретарь. Он восстанавливает ПОРЯДОК. Исходные предреволюционные требования, как правило, уже считаются само собой разумеющейся реальностью, эксцессы любого рода, как минимум, приглушаются. Народ получает стабильность и предсказуемость власти и жизни. Кто-то умный сказал: «на смену Робеспьерам всегда приходят Наполеоны».
В процессе развития революции бывают отклонения, одни этапы проходят быстрее, другие – медленнее. Иной раз крови меньше, иной раз – больше. Но все эти этапы все революции обязательно проходят. Во всех странах, где эти революции бывали или бывают.
Ну вот примерно так, на мой взгляд. Т.е. сплошной исторический материализм.
Казалось бы – при чем здесь Максимилиан Мари-Изидор Робеспьер? Ведь согласно теории истмата не будь его – на его месте был бы кто-нибудь другой, ну, к примеру, Бурдон из Уазы (был такой довольно-таки революционный депутат).
Согласен. Независимо от наличия или отсутствия Макса все так оно и было бы. Возможно, с меньшей или большей кровью, в меньшие или большие сроки.
Но.
Марксизм никогда не отрицает роль личности в истории. И в данном случае именно М.Робеспьер лично виновен в кровавой французской драме. Он был тиран и палач – этим все сказано. А то, что в других условиях он мог быть просто добропорядочным отцом семейства и тихо-мирно прожить жизнь провинциального адвоката – не оправдывает его нисколько.
Как написано в одной из пьес Шварца, правда, несколько по другому поводу: нас всех так учили, но почему ты, скотина, был первым учеником?
Комбинированный вид
